Юрмала, Каугури, лето.
Меня из Ханты-Мансийска часто отвозили на всё лето или в Феодосию, к бабушке Фае и дедушке Осе, или в Ригу, где у деда Андрея и бабушки Тамары ещё с послевоенных времён была самопостроенная дача в Каугури. Отвозили порою надолго – с мая по сентябрь. А папы с мамой – не было. Они работали, у них не совпадали отпуска и, как это всегда случается, было много своих взрослых дел. А я – их ждал. Когда они приезжали –это была радость. Праздник с широко открытыми глазами.
А вообще я был один. Может, с тех пор я и научился отстранённо и спокойно переживать случайное одиночество. Читал книжки. Ездил в Вайвари и Майори на синем велосипеде «Аист», подаренном делом Андреем. Сворачивал с велосипедной дорожки в лес, ложился у сосны, смотрел в небо. Ел чернику. Нет ягод вкуснее, чем лесная прибалтийская черника, которую ешь, глядя, как сосны качают вершинами, сходящимися в вышине в прозрачно-зелёный игольчатый купол.
Там же, на даче, я познакомился с чудесной еврейской девочкой из Москвы, Аллой Айбиндер. Она с родителями жила тогда в Олимпийской деревне. Мне было 12, ей 11. Мы подружились, играли вместе. Нам было хорошо вдвоём. Но она скоро уехала, и я опять остался один. Позже, в 1989-м, я получил письмо из Израиля. Оказывается, её мама увезла семью туда. Мы переписывались, потом след потерялся. Где же ты, Алла? Славная цветная картинка моего тихо-тихо сбежавшего в память детства…
В тот вечер я, как обычно, лёг спать. В детской комнате, где мне был знаком каждый сантиметр. МОЕГО пространства. Где в сумерках олень, нарисованный на старом, послевоенных времён ковре над кроватью, начинал медленно кивать головой и тихо разговаривать со мной. Где в тумбочке лежали детские книги, купленные ещё в 50-х-60-х, которые я читал из года в год и мне не было с ними скучно. Это были не просто книги. Это были мои друзья. Где у зеркала важно восседал игрушечный обезьянёнок Яша с головой, сделанной из деревянного шара, обшитого тканью – Яшина голова очень больно тюкала по моей, когда я, бывало, заигрывался и начинал на диване устраивать с обезьянёнком борцовский турнир. Но я никогда на него не злился. Это же Яша – как на него сердиться? Он был мне как брат.
Я засыпал в СВОЁМ мире. Мне было хорошо в нём. Это был МОЙ ДОМ. А ещё – буквально позавчера приехала мама, и радостнее события трудно было придумать.
Я сомкнул ресницы. Во мне зашевелились картинки, фигурки, послышались шорохи, шёпоты, разговоры. Я видел сны. О чём – не помню. Но это были очень интересные сны, с удивительными приключениями и неизведанными пространствами, которые таили в себе ожидание тайны. Чуда, праздника и радости. Я ушёл туда, в страну, которая у каждого внутри. На всю ночь.
Как известно, ночью время совсем не такое, как днём. Оно хитрое - сжимается, переливается, мерцает. Может пролететь за мгновение, а может растянуться на пол-жизни. Но, каждая сказка, как и жизнь, когда-то кончается. Это грустно, но это так.
Я проснулся. В окно глядели утренние нарядные солнечные лучи, шелестел ветвями яблочный сад у дома. Всё было хорошо. Я лежал и просто глядел на мир. И – до сих пор не могу забыть это чувство, разделяющее, разрывающее, разрубающее судьбу надвое.
Как-то очень просто и буднично, и вместе с тем отчаянно и возмущённо я ПОНЯЛ. Что – детство – кончилось. Что его – БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ. Будет много другого, и, может быть хорошего, но его – не будет больше. Никогда. Насовсем. Будто что-то умерло внутри.
Я кинул быстрый, ещё на что-то надеющийся взгляд. на свою детскую. Ведь это же МОЙ МИР???! Нет. Уже не мой. Он - умер.
И я понял – в этой комнате вырастал мой двоюродный брат Андрей. Вырос. Моя родная сестра Наташа, что ныне перебралась в Ришон-Ле-Цион. Выросла. А я? И я – тоже?????????? И ничего уже не вернуть. Навсегда. Какое страшное слово.
Проклятая ночь!
Через секунду я заплакал. Не навзрыд, не яростно, не обиженно на мировую несправедливость. Просто – мне стало очень горько, и эта горечь подкатила к горлу, к носу, к зрачкам. И потекли слёзы. Как течёт летний дождик на ладони мальчишек, которые не знают о том, что и этот дождь, и этот день убегает от них навсегда. Я плакал горькими (почему-то они не были солёными; я отчётливо чувствовал на губах горечь) и светлыми слезами, они медленными ручейками стекали по щекам, и падали на подушку. А в голове у меня крутилась, как заезженная грампластинка, только одна фраза: «Кончилось…детство…Кончилось…. Кончилось детство…».
Я плакал. Я прощался с ним. Я знал, что теперь плакать мне не придётся. Нельзя. Мужчины не плачут. А пока – можно. Это – утро прощания.
Через несколько минут в комнату заглянула мама. «Доброе утро, сынок! Ой… Илюшенька… Что с тобой? Ты плакал?»
«Ничего, мама. Всё хорошо. Теперь уже правда – всё. Доброе утро, мамочка».
И она села на мою кровать и долго гладила меня по голове. И слёзы –высохли.
Мне было 12 лет. Но я уже ПОМНИЛ, что это было. Каждая сказка когда-то кончается.
И детство кончилось. Сбежало. В память и песни.
---
В 1991-м, в Свердловске, мой сокурсник по Университету и хороший знакомый Лёшка Пономарёв, поэт и музыкант, сейчас возглавляющий группу NTTA, подошёл ко мне и сказал: «Илья, спасибо тебе за эту сказку». «За какую?» - удивился я. «В которой ты проснулся однажды в 12 лет, заплакал и понял, что детство кончилось. Мне моя Катя рассказала, а ей твоя Света». «Лёшка! Это – не сказка. Это – так было. По правде!» -сказал я.
«Так это же ещё лучше» - улыбнулся Лёшка. И ушёл.