-А у меня тоже есть кисточки! На ушах. Только они маленькие… - задумчиво сказала Наташа.
Беленькая белка Наташа и бурундук Потап сидели во дворике старого кафе и пили головокружительный турецкий кофе. Потап несколько дней назад приехал из Сибири. И любопытно осматривался вокруг. После снега и морозов ему всё - пальмы, попугаи - казалось празднично-необыкновенным.
-А у меня кисточек нет, - выпустив пушистое кольцо дыма, похожее на ухо слона, сказал Потап, положил сигарету в пепельницу и стал смотреть в небо. Ухо слона тем временем улетело на невероятную высоту и пристроилось к низко плывущему облаку, похожему на слона с оторванным ухом. – Зато я читал в Википедии, что есть такой зверь – белка бурундуковая. Она как-то, правда, называется очень мудрёно… Сейчас… вспомню… тамиасци… циурус… гудзоникус, вот! И я почему-то думаю, что я из таких как раз белок. Бурундуковых. Мне даже про это сон снился.
-Гудзоникус? - удивлённо заморгала длинными ресницами Наташа. – Ты что, с Гудзона? У тебя мечта – сон… Ой-йой!
-Не-а! – улыбнулся в бороду Потап. – Тамиасциу… рус гудзоникус – так наша полная фамилия. Значит – из страны Рус. России. А Гудзона здесь никакого и рядом не протекало. Это же просто ГУТ ЗОНГ значит. Хорошая песня. Которая всем нужна. Без которой жить неинтересно. Ты же, Наташа, и сама эти гутзонги поёшь. Значит, ты тоже из наших.
-Ага, – вздохнула Наташа и грустными глазами посмотрелась в чёрное зеркало кофе в белой оправе фарфоровой чашки. – Потап… А ты слышал когда-нибудь про Гнесинный лес?
-Какой-какой? Н-ннет… Я Кедровый знаю только. В Долине Ручьёв. Там мой дом. Моя Родина. А твой… Гнесинный лес, он какой? Волшебный?
-Да. Наверное. Там моя Родина. Мой дом. Там было светло, ясно и солнечно. Там было жить – как… как в живой книжке с картинками. Где каждая страница – особый мир. С новыми встречами, радостями, удивительными вечерами, песнями, музыкой. Я не знаю как это точно назвать – Страна Детства, может быть. Только книжка закрылась. Пришёл кто-то и унёс её в тёмный чулан. Я уже давно живу в белом городе, и порой думаю, что Гнесинный лес мне приснился. Как тебе – сон о бурундуковых белках… – и Наташа улыбнулась. Как белое беличье солнышко.
- Наташа… - спросил Потап, закуривая новый «Честерфилд». - А почему он, твой лес, так называется?
-Ой, это странная история… - махнула лапкой Наташа. - Понимаешь, мне рассказывали, что когда-то давно – в этом лесу росли почти одни осинки. Говорят, осина – тревожное, печальное дерево. Ну и что? А разве не бывает тревожных и печальных, но хороших людей? И зверей? И эти осинки были невероятно прекрасны. Осенью. Они стояли, как золотые свечи неведомого никому праздника. И звенели листьями. Как колокольчики, как струны арфы или гитары. Как гениальная музыка осенней тишины. И однажды мой учитель сказал мне, что Гнесинный лес – это Гениальный Необыкновенный Осинково-Осенний Лес. Вот как. И я до сих пор люблю ту осень. С золотиночным зазеркальем и ласковыми лучами летящих листьев…
-А почему ты думаешь, что этот лес – он только во сне? К тебе в белый город разве никто оттуда не приезжал? В гости? – спросил Потап, отстукивая лапой по столу ритм какого-то медленного бурундучиного блюза.
-Приезжали, Потапчик, почему нет? Хомячок Паша приезжал, песни пел…
-Иньков??? – обрадованно захлопал глазами бурундук.
-Н-нет… Почему Иньков? Хомячок Паша… Львёнко его фамилия. Как в сказке Сергея Козлова. Паша славный. Песню для меня сочинил. Мы её вместе пели. Даже на Ютьюбе песня эта выложена. Слова там такие… пронзительные. В припеве… «Хорошая ты…» - вот такие слова. Ещё он мне меховую курточку привёз с этими словами. Ну, надпись там такая на куртке.
Ещё белая медвежонка из Гнесинного леса тоже приезжала. Ложкой снег мешая… – улыбнулась, как улыбаются, вспомнив что-то очень хорошее, проговорила Наташа. - Мы с ней такую песню пели. Сейчас… - и, чуть прихлопывая в ладоши лап, – запела глубоким контральто:
Всю жизнь я был, я всю жизнь был из бездомных зверей
Всю жизнь я был, я всю жизнь был из бездомных зверей
Всю жизнь я был, я всю жизнь был из бездомных зверей
Потому что я был – евр….
-Евражка? – улыбнулся Потап.
-Кто такая эта евражка? – удивилась Наташа.
-А это такой зверёк. Из чукотских сказок про ворона Кутху. Вроде нас с тобой, только северный. Суслик она. Вот кто. Весёлый, неунывающий бродяжка.
-А-а-а… Тогда так песню правильней петь, – и Наташа снова запела:
Всю жизнь я был бездомная дворняжка, тьфу… нет… бездомная бродяжка,
Потому что я был – евражка!
-Класс! - засмеялся бурундучиный евражка Потап. – Это вы с белой медвежонкой пели, да? А как такая песня называется?
-Ну… негритянская это песня. Вот ты любишь и поёшь блюз, а это называется – спирит…чуэл. И гос-пел ещё.
-Спирит! Я знаю!!! – весело завопил Потап. – Это же по-негритянски – спирт! Спирт чуял!!!! И – госпел! Значит: гость – спел!!! Он почуял спирт и спел! Это же наша песня негритяско-сибирская!!!!!
-Ой, Потап-Потап! Баламут ты… негритянско-сибирский… – вздохнула Наташа и глаза её снова стали грустными, как осенние озёра.
-Наташа… - тихо и серьёзно сказал Потап. – Ты опять вспомнила про Гнесинный лес? Не грусти…. Точнее нет – грусти, грусти! – и очень скоро всё выгрустишь. Это же такой блюзовый закон. А ещё – знаешь, я стихотворение написал. Для тебя. Про то, что - что бы ни было с нами в жизни, какой бы кофе мы не пили в этом странном и иногда страшном мире, у нас всегда есть песни, сказки и сны. И из них нас никто и никуда увезти не сможет. Вот стихотворение:
Турецкий,
Горячий,
Головокружительный кофе.
Белый свет, неудержимо двигающийся
К катастрофе.
Забытые беличьи сны
В дупле старой сосны,
И удивлённоглазый одуванчик.
Доверчиво оглядывающий мир,
В котором он отменил зло.
-Одуванчик… - прошептала Наташа. – Из Гнесинного леса.
Небо над белым городом звенело, как лесной колокольчик. И по этому ослепительно синему небу медленно и торжественно плыли одуванчиковые пушинки.