Хотя взгляд у них...
Я вспоминаю, как на охоту впервые меня отец брал. В 8 лет. Едем на моторке по Оби, недоезжая до небольшого посёлка. Я на реку гляжу, отец с дядей Валерой - он на моторе - потихоньку водку пьют. Вдруг ни с того дядя Валера вскакивает с криком: "Йо! Счас я его свалю!" - и хватается за "ИЖовку" свою зачехлённую. Лодка сразу завиляла - мотор-то он бросил. Отец на него шикнул:"Сиди! С лодки стрелять нельзя!" А я на берег смотрю - из-за чего такой сыр-бор?
Вижу - собака сидит. Серая. Прямо на берегу, на маленьком холмике у воды. Только в кости широка больно, и лобастая очень. Подплываем чуть ближе. Волк. И глаза - тоскливые неимоверно, тяжёлые, загнанные. Смотрит - прямо в тебя. И - мурашки по спине, буквально, до озноба. И понимаешь - вот - это последняя черта, последний берег, может быть его последняя ночь. Прощание с миром. Гордое, несломленное, болшеголовое. Таким я его и запомнил.
Их отстреливали, оказывается, в тех местах. И выгоняли к воде. И это - из последних уже был зверь.
Ощущение-память часто подымается изнутри - смотреть в глаза волка.
Нечеловеческие у волка глаза.
Я даже не знаю, умеют ли волки плакать. Собаки умеют. Собаки вообще очень очеловечились.
Особенно милые комнатные маленькие зверьки: пудели, пекинесы (меня мой пекинесёнок Чука два раза тяпал - один раз за руку, другой -за нос, но я до сих пор считаю, что это я сам виноват).
А в полуволчатах-полулайчатах, что у дома на стройке поселились - и есть что-то ТАКОЕ... от того волка. Дикое, дремучее, первобытное... От которого холод по коже.
А вы видели ночью, как собаки стаями бегают? Совершенно бесшумно, вытянувшись - гзззи!- струной, плывут...над сугробами. Как хозяева. Это их пространство. Люди для них не существуют. Вообще.
Причём - и для собак - одиночество - оно и есть, и нет.
Одинокий пёс - не чувствует никакой боли от того, что он один.
Но всё таки - они собираются в стаи.
Я им почему-то иногда завидую.