Посвящается Паше Гринбергу, Наташе Гринберг, Александру Ольшанецкому и Джейкобу Джейкобсу
Когда я был маленький, родители не пели мне колыбельных песен на идиш. И сёстрам моим, которые ныне живут в Израиле – не пели. И вообще идиш не знали – в нашей смешанной русско-еврейской семье, естественно, говорили только по-русски.
А вот я пою сыну колыбельные. На идиш. Мало того, он только под них и засыпает. Чувствует маленький человек ту странную, неуловимую, волшебную силу бесконечно добрых, тихихих и чуть грустных песен на еврейском языке, которыми на протяжении столетий укачивали детей в городах и местечках Украины, Белоруссии, Польши и Литвы...
Почему так? Вопрос длиною в жизнь.
Добрый идиш прабабушки Любы
Папа идиш не знал. Бабушка и дедушка тоже не говорили. При детях, по крайней мере. В детстве, в довоенном Кременчуге - в семье, конечно же, разговаривали между собой, но детям идиш не пропагандировали. Дедушка, когда ему исполнилось 7, – пошёл в украинскую, а не в еврейскую школу.
Хорошо говорила бабушкина мама – баба Люба, Любовь Хаим-Беровна Спиваковская. И она – единственная, кто говорил на мамэлошн со мной, маленьким пятилетним мальчиком. Когда она лежала на раскладном кресле, старенькая, больная (через несколько месяцев она умерла) - порой подзывала меня к себе, гладила сухой, морщинистой ладошкой по волосам и нараспев что-то шептала на непонятном языке. Я любил прабабушку Любу. Она была очень добрая и всегда очень ласкова со мной. Я часто с ней разговаривал. И всё никак не мог понять, что это за язык. Но эти непонятные, мягкие, тихие слова были для меня неотделимы от моей доброй прабабушки Любы. - Пусть ей небо будет пухом. Это - моя первая встреча с идиш.
Когда я весной этого года, на Пейсах, ездил в Израиль, в Ришон-Ле-Цион, навестить сестёр - Наташу и Кристину, пришли гости. Была гитара, меня попросили спеть что-нибудь на идиш. Я спел - «Идл митн фидл», «Ву из дос гесэлэ, ву из ди штиб…», «Чири-бим-чири-бом». И Наташин муж Фима спросил: «Илюша, а кому ты в Ханты-Мансийске поёшь на идиш?» Я ответил: «Сыну пою». Да, это так. Через три поколения наши времена встречаются. Мне, маленькому, урок еврейского дала моя прабабушка. А моему сыну Тимкеле – пою на идиш я.
Майн штэйтл Ханты-Мансийск
У меня было хорошее советское детство. С мамой, с папой, сёстрами, двором, друзьями. Со своими потайными странами на старых пустырях и деревянными тротуарами на опушке леса. Старый Ханты-Мансийск – маленький, деревянный, одно- и двухэтажный, окружённый густыми сосновыми лесами на Самаровских холмах у реки Иртыш – чем-то напоминает мне сейчас еврейское местечко. Киндерйорн.
Потом детство кончилось. Семья потихоньку разъехалась. Мама – в Ригу, я – в Свердловск,откуда вернулся только через 5 лет, младшая сестра – в Израиль, после – и старшая – туда же, потом папа – в Феодосию. Жестокое и беспощадное время, как всегда, оказалось сильнее людей. И Ханты-Мансийск - штеттл моего детства - опустел. Сам город стал совсем другим. И мне казалось, что многое хорошее в жизни – кончилось.
А потом,несколько лет спустя, я понял – всё, оказывается, только началось. Мне подарили кассету, записанную с пластинки Якова Шапиро. И когда я впервые услышал песни на идиш («Мойшеле, майн фрайнт», «Мамэлэ», «Рожинкес мит мандлэн») - тем самым, его - мягким, очень добрым, домашним каким-то голосом - меня почему-то это совершенно неимоверно «потрясло», почти в буквальном смысле. Само звучание слов, выговор, интонации, вот этот запах, аромат идиша - как хлынет... И самое странное – такое ощущение, что – изнутри. Как своё, родное. Мамэ-лошн, одно слово. Не знаю, генетическая ли эта память или что - но у меня чёткое чувство - что там - в словах, в песнях, языке - мой Дом. Потерянный, утраченный. Из которого я ушёл (или меня ушли) - но который меня не забыл. Он ждёт. Он улыбается. Он греет и гладит по голове, когда очень плохо. И спасибо ему за это.
Киндерйорн. Я пою и плачу.
А вы не знаете ответа на этот вопрос, который я себе уже задавал очень много раз-почему именно у еврейских песен на идиш - тот самый абсолютно архетипический леймотив, который меня совершенно захватил в свой ласковый и грустный плен? Штэйтэле Бэльц - время, память, детство, мама, старый двор, река. Ганэйдн. Потерянный рай. Сентиментальность, поднятая искренностью на невероятную высоту. И не становящаяся кичем.
Отчего?
Я слишком хорошо помню себя мальчишкой – когда мир был огромным, а страны, куда я любил путешествовать с пластилиновыми человечками и добрыми и смелыми разведчиками-индейцами – простирались…под большим мохнатым диваном. И был двор. Лес и река. И большое дерево во дворе…
Ци блит нох дос бэймэле –
Вос их хоб фарфланст?…
Цветёт ли ещё дерево,
Посаженное мной когда-то?
Для Джейкоба Джекобса и Александра Ольшанецкого, сочинивших одну из самых пронзительных и любимых, как стариками, так и детьми песен - «Майн штэтэлэ Белц» - их детство осталось там. В далёком мирке старых еврейских местечек, что ныне совсем исчезли, перебравшись лишь в тёплые уголки памяти. И в песни.
Живые песни и сказки: глазами старика-ребёнка
Песня - она живая. От Б-га. Она сначала смотрит на мир своими широко раскрытыми грустными или солнечными глазами, и забирает этот мир в себя. А потом хранит его в себе и дарит его всем - небу, лесу, травам, реке.... И конечно, людям. Которым иногда бывает немножко грустно.
Поэтому песня обязательно нужна. Она как птица. Ви ди голдэнэ павэ...
Я не знаю, что такое песни на идиш. Не могу себе объяснить. Это – потерянная Родина. Это – голос звучащий изнутри – вестью из далёкой и безвозвратно ушедшей Страны Детства. Это какая-то удивительная вещь. Это – целый мир. Разный – и тоскливый, и радостный, и чёрно-бело-серый и разноцветный, осенне-плачущий и солнечно улыбающийся. Хотя и с безвозвратной грустинкой. Мир, где есть ГЛАВНОЕ. Увиденный глазами ребёнка-старика.
«Киндерйорн». Я снова плачу.
Не могу. Это странно и больно.
Это СЛИШКОМ светло и печально.
Перехватывает – дыханье.
Этот грустный и добрый голос:
…СИМХЭ, СИМХЭ, СИМХЭ –
ЗОЛ ЗАЙ, ЗОЛ ЗАЙ СИМХЭ
СИМХЭ ОЙФ ДЕР ГАНЦЕЭР ВЕЛТ…
И кто сегодня скажет, что идиш, песни на идиш – это мёртвое? Я буду немножко смеяться в ответ.
По-моему - это слишком живое. Это – то, что приходит в мир из песен, стихов и сказок.
А что ещё в мире есть живее и искреннее?)
И я пою своему сыну колыбельные на идиш. И иногда «перемурлыкиваю» их на русский. Чего и вам желаю. Ломир зинген цузамен? Давайте петь вместе?
Майн штэйтеле Белц
(перемурлыкивание с еврейского на русский Эли Бородерла). Слушать кухонные версии на обоих языках – здесь:
http://mail.ru/
В окошечке ИМЯ набрать beltz
В окошечке ПАРОЛЬ набрать oldies
Папка "Входящие".
-Скажи мне, странник,
Скажи мне скорей -
Я столько лет не был
На Родине моей -
Стоит ли тот дом,
Где когда-то я жил,
И - цветёт ли
Та вишня,
Что я посадил?.......
-Твой дом постарел -
Трава и зелёный мох,
Крыши скат просел,
Без стёкол окно
Крыльцо - вкривь и вкось
По стенам - течёт
Ну что же тебе
Сказать мне ещё?
Бэлц!
Страна детства Бэлц…
Мой дом и мой двор -
Там, где детские годы мои прошли
И снится мне я снова в Бэлц
На Родине, в Бэлц -
С мальчишками бегаю по двору,
Будто на край Земли.
И в субботу вместе шли мы
С ребятами - до утра
Смотреть с обрыва на звёзды в реке -
…
Как будто это было вчера....
Бэлц!
Страна детства Бэлц
Мой дом и мой двор,
Там, где детские годы мои прошли
И снится мне я снова в Бэлц
На Вечной Родине, в Бэлц -
Теперь лишь во снах часто вижу
Тропинки твои в пыли...
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →